Немецкие «языки». Охота разведчиков

---

Михаил Крейнцин - уникальный человек, ветеран разведчик, который почти всю войну с 1941 по 1945 провел на передовой и постоянно ходил в разведку оперативного тыла немцев, добывая ценные данные и таская языков.

Выжил чудом, множество раз был ранен, находясь на грани между жизнью и смертью, но снова возвращался в строй.

Михаил Крейнцин успел послужить зимой 1941 года в 3-ей дивизии Московского ополчения, позже переименованную в 130-ю стрелковую дивизию, а после ранения попал в 163-ю стрелковую дивизию, а потом после очередного ранения и окончания пехотного  училища был направлен в 51-ю стрелковую дивизию второго формирования, где служил уже в должности артиллерийского разведчика и снова был на передке, оттуда угодил в штрафную роту, искупил кровью и снова вернулся на фронт.

Человек удивительной судьбы и  удивительной смелости... 

В своем интервью разведчик рассказывает всё просто, без бахвальства, подчеркивая как преимущества и героизм советской армии,  так и слабые стороны, также дана очень трезвая оценка серьёзному и опасному врагу.

Отрывок из интервью — как попал в штрафроту

Там Вы в штрафную роту попали? Есть желание об этом рассказать?

Особого желания нет. Вкратце дело было так. Я сцепился с двумя из артразведки полка. Они из «невельского» пополнения были. Оба с Харькова, украинцы, один – урка, а второй у него на подхвате. Мы с сержантом Федуловым на своем передовом НП от минометчиков, а эти неподалеку расположились, у них был свой наблюдательный пункт взвода управления от 300-го артполка. Столкнулись на национальной почве, они меня задели по национальности.

Один, определив во мне еврея, своему товарищу говорит, причем при мне, не опасаясь:

«Смотри, Зинченко, какой жид нынче смелый пошел. Или дурной. Его вся шайка в Ташкенте ошивается, а этот Абрашка на фронт приперся!»… Я хотел сразу их убить, но вокруг было несколько человек из пехоты, а зачем мне свидетели. Только сказал им: «Вы, суки, у меня до следующего утра не доживете. Я вас еще сегодня зарежу!»…

Матом, конечно, сказал…

Ночью именно на нашем участке обороны была сильная стрельба, вроде засекли в болоте немецкую разведгруппу, а утром пришли связисты из взвода управления 300-го артполка, проверить, почему связи с НП нет, а эти оба убитые лежат.

А еще через пару часов приполз боец из пехоты:

«Сержант, тебя наш комбат зовет, давай в штаб».

Я туда являюсь, а здесь уже меня поджидает особист из артполка: «Ты убил?» – «Никак нет, не я, о чем и сожалею. Я с НП ночью никуда не отлучался. Командир отделения Федулов подтвердит». –

«Значит и он с тобой в деле. Оружие здесь оставь. Следуй за мной».

Повел меня в штаб полка, взял на всякий случай бойца для моего конвоирования. Я был полностью спокоен – не мои эти убиенные, немцы опередили. Меня посадили в одиночный окоп, приставили красноармейца из взвода охраны штаба меня стеречь. Потом меня дважды допросил полковой оперуполномоченный, фамилии которого я так и не услышал, допросили Федулова, все сходится, надо меня отпускать.

Но принесли с НП мой вещевой мешок, а там у меня маленький блокнот с личными записями. Блокнот трофейный – у немецких артиллеристов был такой, специальный, для проверки координат – вот в этом блокноте на нескольких страницах я свои заметки делал, в основном фамилии и названия населенных пунктов, где мы воевали. В сорок втором мы лежали в засаде в немецком тылу с разведчиком-таежником Василием, о котором я уже сказал, и он тогда произнес:

«Ты, Мишка, образованный. Напиши после войны, как мы тут погибали. Кто-то должен о нас узнать».

Прошел год, и я решил, что действительно это надо, хотя бы в память о погибших товарищах. И вот результат. Особист сказал без злобы:

«Сержант, ты третий год воюешь. Ты что не знаешь, что за ведение дневника на фронте – трибунал?».

Я объяснил, что это не дневник, а просто несколько записей, и почему я это сделал, и думаю: он бы меня уже отпустил, но в это время появился комполка майор Саакян. Двое убитых при непонятных обстоятельствах на участке полка в обороне – это ЧП, и ему уже о них доложили…

Это в наступлении, в атаке можно спокойно счеты с обидчиками сводить – там все зависит, кто первый свой затылок под пулю подставит, и никто разбираться не будет – убитым больше, убитым меньше, а в обороне – чрезвычайное происшествие… Майор Саакян спросил особиста, кивая на меня:

«Его работа?»,

а тот в ответ невнятно так:

«Нет вроде, не похоже, скорее всего, немецких рук дело, сержант ни при чем, хотя, какой из него ангел, вот, дневник вел. За это трибунал положен».

Меня вывели. Прошло полчаса, за мной пришел старшина из взвода охраны штаба:

«Комполка отдал приказ о направлении тебя в штрафную роту. Они тут рядом стоят. Мне приказали тебя сопровождать. Погоны сними, не положено».

Еще не стемнело, как я, сержант Красной Армии, доброволец, коммунист, бывший полковой разведчик и бывший кремлевский курсант, имевший на тот момент три ранения и награжденный медалью «За отвагу», превратился в бесправного штрафника. Приказ майора Саакяна. Комполка имел право лично, без суда, отправлять в штрафную роту сроком на один месяц. Штрафная рота была придана нашей дивизии.

Какой номер спрашиваете? А вот, в справке о ранении все указано – 42-я ОАШР 4-й Ударной Армии.

После войны запрос делал в ЦМА (архив), оттуда прислали. Ротный писарь у штрафников, такой симпатичный спокойный мужик с чапаевскими усами, меня записал в свой гроссбух, и мне прямо в этой же землянке выдали автомат ППШ, две пачки патронов к нему, сказали: Диски сам набивай. Писарь сказал, что долго здесь мне торчать не придется, рота сформирована, скорее всего, уже на этой неделе в бой пойдем.

Сижу в землянке, заполняю диски. Пришел капитан, ротный, а писарь на меня показывает, вот, новенький.

Капитан: «За что к нам?» – «Понятия не имею, товарищ капитан. Начальству виднее» – он только усмехнулся: «Значит из полка Саакяна. На фронте давно?» – «С сорок первого» – «Где начинал?» – «Под Москвой» – «Пойдет, значит у нас не пропадешь. Старшина, его во второй взвод определи...»

Дня три я там пробыл, в роте всего было не больше ста человек, все с нашей дивизии.

А потом нас послали на разведку боем.

Если я не ошибаюсь, это в районе деревни Заозерье. Метров пятьдесят успел пробежать в атаке, получил в бок две пули из пулемета. Я когда упал, то подумал, все, мне хана, в живот ранило. Сам отполз назад, потом меня на волокуше оттянули в тыл, отправили в санбат соседней дивизии.

Одна пуля по касательной прошла, по ребрам чиркнула, а вторая вырвала кусок мяса, но живот не задела. Через две недели я из санбата сам ушел в свой полк, но хорошо, что догадался справочку взять, что находился на излечении по ранению, значит – искупил кровью.

Сначала надо было явиться в штаб полка, к ПНШ по учету личного состава, чтобы в списки занес. По дороге несколько ребят знакомых: Мишка, а нам сказали, что тебя убили! Стоят полковые разведчики. Я со старшими из них, с Шубиным и с Купавцевым, был в хороших отношениях.

Подошел к ним:

«Георгий Георгиевич, к себе во взвод возьмете?» – «Поговорю с Бережным, сам не могу решить. Ведь ты у нас теперь знаменитость. Не мог двоих без шума убрать?..» Возвращается: «Комполка приказал тебя в разведку не зачислять».

Майор Саакян обладал прекрасной памятью, помнил по фамилии всех красноармейцев, «ветеранов» полка, а особенную любовь и слабость питал к своей полковой разведке – он с ними все свободное время проводил. И он меня запомнил и зарубил мою кандидатуру. В полковой разведке я оказался только осенью сорок четвертого.

ПНШ по учету личного состава мою справочку взял, в красноармейской книжке и у себя в журнале заметки сделал, сверил какие-то бумаги и произнес следующее:

«Ты у нас по спискам прошел как пропавший без вести. Мы на тебя похоронку еще не писали, но если в штрафной роте ее уже отослали, то считай, что воскрес из мертвых. Куда хочешь сейчас? В батальоны или к себе, к минометчикам?» – «К себе, на батарею» – «Так и запишем»…

На батарею вернулся, так ребята такую теплую встречу устроили, настоящий банкет по фронтовым меркам.

Давно перестал удивляться, как легко можно было залететь в штрафную роту.

Так штрафные роты на переднем крае – это была постоянная часть «фронтового пейзажа».

Но, по большому счету, какая разница между обычным штрафником и пехотинцем на передовой? Незначительная. Статус другой, но похоронка такая же.

Если у командования нет под рукой штрафной роты, так обычный стрелковый батальон пошлют выполнять самую тяжелую и гибельную задачу, вместо штрафников. Это для тыловиков было трагедией попасть с теплого, спокойного места прямиком в штрафники, в самое пекло, в самый ад на передовой, а для рядового окопника или боевого пехотного офицера – это было просто частью фронтового пути.

Судьба такая. Пехота и так заранее была обречена.

Отрывок из интервью, характеризующий немецких разведчиков

А как немецкие разведчики себя показали на этом участке под Демянском? У них были те же самые тяжелые условия для проведения поисков? Там и наша оборона была стальной.

Немецкая разведка была ничем не хуже, чем наша. Они умели работать как настоящие профессионалы. Просто никто не хочет признавать этого факта – мы же победили, так зачем нам такая правда войны. И не какие-то специально обученные диверсанты из полка «Бранденбург», а простые немецкие дивизионные разведчики нам до самого конца войны показывали, что тоже умеют работать и не лыком шиты. В июне сорок второго мы с комвзвода пошли в штаб полка с донесением и для утверждения плана поиска, а в это время немецкая разведка прошла к нам в тыл и забросала землянку и бытовку разведвзвода гранатами. Все погибли…

В 51-й стрелковой у меня был хороший знакомый – взводный лейтенант Сухов из 23-го стрелкового полка. В марте сорок четвертого, когда фронт в Белоруссии стоял без движения и обе стороны «забаррикадировались» в обороне, произошел следующий случай.

Немецкие разведчики, человек сорок, подползли совсем близко к нашей первой траншее. Красноармейцы их заметили, но, видимо, подумали, что это наши из дивизионной разведроты возвращаются из поиска, и огня не открыли. Дальше последовал короткий точный артналет, немцы ворвались в траншею, стрелковый взвод, которым командовал Сухов, вырезали, а троих бойцов увели в плен, прихватив с собой еще пулемет «максим».

Тогда же, весной, немецкая разведка ночью перебила половину полковой минометной батареи 120-мм, на которой я в тот период служил артиллерийским разведчиком. Я был в тот момент на передовом НП, а батарея стояла на позициях в двух километрах от линии фронта.

Другой случай произошел прямо перед началом нашего январского наступления в Восточной Пруссии. Немецкая разведрота, усиленная огнеметчиками, провела разведку боем, и как обычно все шло по избитому немецкому сценарию: после точного артналета по нашим позициям немцы, вплотную прижимаясь к огневому валу, ворвались в траншеи, захватили линию окопов, моментально подтянули еще человек двести подкрепления, и в итоге перебили полностью две наши стрелковые роты, и четырнадцать человек взяли в плен.

За это происшествие командира 23-го СП майора Колесникова – заслуженного боевого офицера, лучшего в дивизии – временно сняли с должности.

Как немцы это дело провернули, в деталях мы узнали у взятого нами в плен через несколько дней немецкого разведчика, принимавшего участие в той разведке боем.

Немцы умели воевать – это были отличные вояки, и разведка у них действовала на высоком профессиональном уровне. Конечно, и у немцев были ошибки и неудачные поиски, и они часто нарывались на засады и подрывались на минах на нейтралке, но таковы издержки работы разведчика.

Один раз немецкая разведрота, вышедшая в ночной поиск, нарвалась на наших разведчиков – группу старшины Шубина – прямо на нейтральной полосе, лоб в лоб. И Шубин всего с девятью своими разведчиками устроил им «прием».

И нет больше немецкой разведки…

В штрафной роте со мной оказался один сержант, ординарец начальника штаба полка, который «проспал», когда его командира немецкие разведчики в плен взяли. За это и в штрафную пошел.

В нашей 51-й стрелковой дивизии служил знаменитый разведчик Георгий Георгиевич Шубин – живая легенда, ас разведки, он один целого батальона стоил. У летчиков, скажем, символ мастерства и героизма – это Покрышкин, так у разведчиков таким человеком являлся старшина Шубин. Или им мог стать Герой Советского Союза разведчик Карпов. И вот вопрос, а ведь и у немцев, скорее всего, были свои разведчики такого же высокого уровня?

 

Интересное История Великая Отечественная